Ей казалось, что осень – это совсем другая эпоха. Впереди было целое лето…

…Его призвали в сентябре. Лариса его не провожала – день был будний, и ей пришлось сидеть на занятиях в школе. Она хорошо помнила то утро.

Помнила, каким золотым и холодным был тот день.

Как жали новые, только что купленные у Дениса туфли. Как учительница астрономии вешала на гвоздик карту звездного неба и карта постоянно срывалась. И как ей не верилось, что Иван уехал. Ларисе казалось, что сегодня, как всегда, они встретятся в пять часов у гастронома, на углу ее улицы. Что он обнимет ее и вдунет ей в ухо какое-то ласковое слово. Что они пойдут гулять по центру, пиная легкие, сухие листья, что будут целоваться везде, где будет меньше прохожих, на каждом углу, за каждой церковью… Девушка подняла руку и глухим голосом попросилась выйти. Астрономичка разрешила. Лариса побежала в туалет, уселась на подоконник, приоткрыла рассохшуюся раму и несколько минут глотала ледяной воздух вперемешку со слезами.

Тяжелее всего было то, что перед расставанием они поссорились. Лариса ссориться не хотела, все вышло случайно. Когда Иван показал ей готовый портрет, девушка пожала плечами:

– Не знаю. Я тут на себя не похожа.

И она отшатнулась, увидев, как он на нее взглянул. Лариса боялась вообще хоть что-то говорить о его картинах, о живописи вообще. Она знала, что ничего в этом не понимает и никогда не поймет.

Есть люди без музыкального слуха, и музыка для них – набор звуков. Есть люди без художественного чутья. Картина для них – это всего лишь зеркало. Чем точнее оно отражает – тем лучше. Иван горячился, объясняя это, а Лариса пожимала плечами.

– Ну и что? Ты меня из-за этого разлюбишь? – спросила она, когда он в очередной раз отчитал ее за дурной вкус к живописи.

Иван сказал, что не разлюбит ее никогда. Просто ему было бы куда легче, если бы Лариса хоть немножко интересовалась живописью. Он сказал, что если Ларисе не понравился портрет – пусть он останется у него. Лариса согласилась и забыла об этом портрете. Зато дни, когда она позировала, остались у нее в памяти навсегда.

Они приезжали на дачу через день, а если могли – то каждый день. Сколько Иван сделал этюдов!

Вполне достаточно, чтобы написать сто портретов!

Потом он перешел на краски. Лариса научилась сидеть почти неподвижно. Она загорала, спустив с плеч бретельки своего белого сарафана. Иван сказал, чтобы она всегда позировала в нем. Отправляясь на дачу, они покупали яблоки, брали бутерброды и воду в бутылках. Иван негодовал, что засыпали колодец:

– Вода в нем была хорошая, я ее сам пил и, видишь – не заболел! Кто это сделал?

Лариса спросила у мамы, кто засыпал колодец, но та очень удивилась:

– Как «засыпали»?! Кому это в голову пришло?

Вика! Это не вы с Денисом постарались?

– Делать мне больше нечего! – резко ответила Вика. Она стала очень нервной, могла взбеситься по поводу и без повода. – Вообще не помню там никакого колодца. Лара, это все твой Ванька придумал?

– Нет, вы мне объясните, почему же вы засыпали колодец? – не отставала мать. – Как не хотела я, чтобы вы туда без меня ездили! Наворотили Бог знает что, даже не посоветовались! Откуда воду брать для полива?! И главное – зачем вы вообще это сделали! Была хорошая вода, я чай кипятила! Лара, может, это твой приятель засыпал, а теперь на других сваливает? Вика, а может, Денис?

Вика демонстративно заткнула уши и выбежала из кухни. Лариса промолчала. Родители уже знали, что у младшей дочки роман с Викиным одноклассником. Прежде всего они очень придирчиво расспросили об Иване Вику. Та убедила их, что это просто детская игра в любовь, не больше. Потом мама провела с Ларисой серьезную подготовительную беседу. Она объяснила ей, откуда берутся дети, как важно не допустить, чтобы ребенок рос без отца, и что нужно делать, чтобы молодой человек не позволил себе забыться.

– Главное – не давай ему повода распускать руки, – перебила маму Вика. Она тоже присутствовала при этой нравоучительной беседе. Мать считала, что старшей дочке полезно послушать все это еще раз. Первый раз ее просветили, когда она стала встречаться с Денисом.

– Никто рук не распускает, – уныло ответила Лариса.

Ей было не по себе. Слишком уж прямые и медицинские объяснения оскорбляли ее. Все это не имело никакого отношения к ней и Ване. Какие-то вымышленные опасности, придуманные взрослыми мерзости… Какая уж тут любовь!

Через месяц после того, как Иван ушел в армию, она написала ему короткое письмо. Писала, что ждет ответа, что учится так себе, что к Новому году у них в школе хотят устроить грандиозную дискотеку, что Денис приходит очень редко… Иван ответил через месяц, и письмо у него было какое-то глупое. Он намекал на то, что ему здесь не до дискотек. Что Лариса, конечно, может развлекаться, но ему почему-то не верится, что она его еще помнит. Письмо было таким занудным и унылым, что девушка засмеялась: «Ну и дурак! Значит, армия его все-таки изменила! Стал тупым и темным, как солдатский сапог!» Странно, но она уже не скучала.

– С глаз долой – из сердца вон, – комментировала это излечение от любовного недуга Вика. – Я никогда не думала, что у вас с Ванькой может быть что-то всерьез.

– И слава Богу, – говорила мать. – Я, конечно, его не видела… Но все равно, можно найти кого-нибудь получше. Я уверена, что после армии на твоего красавчика с синими глазами ты не захочешь смотреть. Он же, сама говорила, совсем простой. Вернется оттуда серая деревенщина – еще поплачешь.

Денис и в самом деле приходил редко. Все реже и реже. Вика неохотно выходила ему навстречу.

Всем уже было ясно – и этот роман окончен. Мать вздыхала, но ничего не говорила. Было видно, что она немного огорчена такой развязкой. Денис был очень завидным женихом… Лариса тоже вздыхала, но по другой причине. Ей ужасно хотелось сказать Вике, что Денис женат. Эта тайна просто распирала ее, не давала дышать, девушка поеживалась, будто от щекотки. «Вот если бы я сказала, Вика бы сразу его отшила! А вдруг она все уже знает?!»

Эта мысль ее подстегнула, и, не выдержав, она прямо спросила об этом сестру.

– Я знаю. – Та сидела возле окна и пришивала к своему новогоднему наряду серебристую розу из крахмального газа. – Он мне сказал.

– Сам сказал? – немного разочарованно переспросила Лариса, присаживаясь у ног сестры и упираясь спиной в батарею. – Или ты его спросила?

– Спросила. – Сестра перекусила нитку и рассеянно посмотрела на розу. И вдруг взяла ножницы, отпорола ее и принялась пришивать в другом месте.

– А когда ты узнала? – Лариса видела, что Вика разнервничалась. Но сестры любили поддразнивать друг друга. Они с детства соперничали, стремились одна другую превзойти, а если не удастся – уязвить.

До сих пор побеждала Вика. Теперь Лариса видела, что та расстроена, и потеряла боевой задор.

– Летом, – кратко ответила Вика, не отрываясь от шитья.

– А, знаю. Это в тот день, когда я впервые поехала на дачу? Когда познакомилась с Ваней? Вы с Денисом из-за его жены поругались?

Вика еще ниже наклонилась над платьем, закинула ногу на ногу, чтобы удобнее было шить. Она молча работала иглой, и по ее крепко сжатым губам было ясно – она не ответит. Лариса лукаво взглянула на нее, потом на дверь… И еле слышно прошептала:

– Слушай, а у тебя с твоим Денисом что-то было?

Молчание, мерное мелькание иглы. Лариса испугалась, увидев, что сестра втыкает иглу куда попало, не глядя.

– Смотри, где шьешь! – воскликнула она. Но было поздно. Вика вонзила иголку себе в бедро.

На коже показалась капля крови. Девушка даже не вскрикнула. Она сбросила на пол недошитое платье и вышла в ванную. Через минуту сестра вернулась, благоухая йодом. Больше Лариса ни о чем ее не спрашивала. Ответ был уже не нужен.

Вика вышла замуж в марте следующего года. Парень, за которого она выходила, был совершенно не знаком ни Ларисе, ни родителям. Вика просто известила всех о дне свадьбы и только после этого привела в гости жениха. Она сделала это так уверенно, с такой железной решимостью, что даже мама не сказала, что этого человека надо узнать получше.