Наконец она не выдержала:

– Ты, наверное, много этих купальников закупил? Один подарил Яне, другой – Вике? Не мог же ты передарить Вике тот же самый? Это как-то не по-джентльменски… Хотя зачем купальник мини-бикини беременной женщине? Вовсе ни к чему.

Денис бросил трубку. Но Лариса не собиралась ему перезванивать. Она уже узнала все, что хотела. Денис был поражен – настолько, что даже не сумел выкрутиться. Она сама подсказала ему выход – заявить, что таких купальников было несколько. И ей пришлось бы поверить ему на слово – действительно, были вещи, которые имелись у него в нескольких экземплярах, особенно купальники накануне отпускного сезона. Но Денис даже не уцепился за эту соломинку. "Я попала в точку! – без всякой радости подумала Лариса, кладя трубку. – Да, когда я заговорю о купальнике в следующий раз, он придумает кучу объяснений.

Но все это будет впустую. Правду он сказал только что – своим молчанием. Уж если он молчит – значит, ошеломлен".

Лариса открыла дверь и отнесла телефон на прежнее место. Родители даже не заметили, что дочь с кем-то разговаривала. Лариса попросила мать об одном – если позвонит Денис, сказать, что ее нет дома. Та пожала плечами:

– Насильно в рай не тянут… Есть будешь? Я только что борщ сварила.

И они устроили поздний ужин – совсем как в старые времена. Обычно бывало так, что завтрашний обед съедался в тот же вечер, когда мать его готовила. Вообще в их семье всегда питались безалаберно, и Лариса удивлялась, как это у них всех здоровые желудки, а пунктуальный Денис мучается с гастритом. Лариса воспользовалась тем, что родители расслабились, вспоминая прошлое, и спросила:

– А что, наверное, на антресолях немало наших старых вещей? Верно, мам? Ты же никогда ничего не выбрасываешь!

– Я ей давно говорю, что пора разобрать все эти пыльные тряпки и многое выбросить, – заметил отец. – Но она не слушает.

– Ну, перестань. – Мать была в мирном настроении. Борщ ей в самом деле удался на славу. – Когда-нибудь эти вещи пригодятся. Можно что-то внукам перешить. Вот погоди, приедут наши «немцы»…

– Да они плевать хотели на эти старые тряпки, – буркнул отец. Он встал из-за стола и пошел досматривать «Новости». Женщины остались на кухне одни, и Лариса пристала к матери:

– Давай разберем антресоли? В квартире дышать нечем, все пропахло нафталином. И наверное, моли много? Я уже заметила… Боюсь за свою шубу. Знаешь, сколько она стоит?!

Этот аргумент сломил сопротивление матери. Она забеспокоилась:

– В самом деле, я как-то не подумала… Ну, шубу можно держать завернутой в газеты или вывешивать на ночь на балкон. А вещи… Их можно и завтра разобрать.

– Сегодня! – настаивала Лариса.

И она сумела поставить на своем – конечно, при поддержке отца. Тот был безумно счастлив, что дочь, едва переехав, сразу занялась хозяйством. Лариса знала, что он-то не терпит лишнего хлама, стремится как можно больше выбросить. А мать вытаскивает из помойного ведра то, что туда бросил муж, и запихивает на антресоли. Туда годами никто не заглядывал.

Тучи пыли, стаи перепуганной моли, разбегающиеся по темным углам пауки – вот что открылось взгляду Ларисы, когда она встала на стремянку и с трудом открыла разбухшую от старости дверцу антресоли. Несколько раз чихнув, Лариса стала стаскивать и бросать на пол узлы, старые рюкзаки, какие-то цветные котомки. Отец ей помогал. Мать не могла видеть этого разорения. Она в это время мыла посуду и громко причитала, что дочь все выбросит, а ведь теперь ей надо быть скромнее, мужа-то нет, может, кое-что и донашивать придется… Но Лариса храбро опустошила все закоулки и перетащила узлы в свою комнату.

– Завтра разберешь, – сказал отец, пожелав ей спокойной ночи.

Но Лариса не могла ждать до завтра. Едва он ушел, как она заперлась у себя в комнате и приступила к поискам. Сколько воспоминаний и нафталина! Пыли и махорки! Какие смешные фасоны! Да неужели она носила вот эти дикие розовые брючки – невообразимый, нелепый клеш с оборками внизу, эти уродливые потрескавшиеся туфли…

И вот коричневая школьная форма с заплатками на локтях – ведь ее поочередно носили обе сестры.

Ларисе часто приходилось что-то донашивать, новые вещи ей стали покупать уже в последнем классе школы.

В основном в узлах хранились детские и подростковые вещи сестер. И неудивительно – ведь обе вскоре после школы вышли замуж и уехали из родительского дома. И все же нашлось кое-что из того лета – лета семьдесят шестого года. Например, тот самый белый сарафан, в котором Лариса позировала Ивану.

Она с волнением подняла и расправила эту посеревшую, в слежавшихся складках тряпицу. Прикинула к себе, повернулась к зеркалу. Сарафан и сейчас был бы ей впору, фигура у нее не расплылась, только грудь стала больше. Лариса подумала секунду, затем аккуратно сложила сарафан и положила его в отдельный пакет. Вещи, предназначенные на выброс (почти все) она бросала в угол. Над этой кучей кружилась моль.

– Ну, вы, жертвы погрома! – сердито сказала Лариса, отмахиваясь от моли, которая мельтешила перед ее лицом. – Вы меня тут за ночь не сожрите, чтоб вам…

Почти тут же ей под руки попалось новогоднее платье Вики – то самое, которое она шила, когда младшая сестра пристала к ней с неприятными вопросами.

Серебристый цветок на плече так слежался, что был похож на дохлого пыльного паука. Платье Лариса тоже отложила в сторону. Ей было трудно выбрасывать все, что имело хоть какое-то отношение к тому лету, к Ивану, ко всему, что сейчас ей заменяло настоящую жизнь. «А ведь я стала жить прошлым… – Женщина стояла по колено в старом тряпье и задыхалась от пыли. – Почему я столько думаю о том лете? Неужели только тогда я была счастлива? Неужели все, что было потом, не имеет для меня значения?»

Розовый купальник, мини-бикини, на шнурках, Лариса вытащила из огромного белого валенка.

В этих валенках отец когда-то ездил на рыбалку Лариса заглянула в них с отчаяния – ведь она перерыла все узлы, но не нашла даже подходящего по материалу розового лоскутка…

"Как он тут оказался? – Лариса осторожно расправила вещь и разложила купальник на своей постели. – Неужели Вика его сюда запихнула?

Странно. Совершенно новенький. Я не помню его, она мне не показывала… Почему? Она всегда хвасталась, когда ей что-то покупали. Это было что-то вроде спорта. Ей нравилось, когда я завидую, начинаю выпрашивать дать поносить…"

Лариса внимательно осмотрела купальник и только теперь заметила то, на что сперва не обратила внимания. Трусики были разорваны сзади – наверху, возле завязки с левой стороны. На розовой блестящей ткани проступали какие-то темные следы. «Трава, – поняла Лариса, поднеся трусики к лампе. – Или грязь… Значит, сестричка все-таки успела его обновить. Впрочем, почему обновить, может, Яна тоже его пару раз надевала. Где же Вика его порвала? Порвала и больше не носила? Но можно было зашить, выстирать… Вика такая мастерица, она умеет так заштопать, что невозможно увидеть, где шов… Странно все это! И почему я ни разу не видела эту вещь?!»

Лариса вышла из комнаты, прихватив с собой купальник. На кухне, сквозь матовое дверное стекло, виднелся свет. Мать еще не спала Она была полуночницей и любила сидеть в одиночестве, пить чай, читать газету… Дочь ее напугала, когда осторожно приоткрыла дверь. Та охнула:

– Господи! Представь, я совсем забыла, что ты у нас живешь! Зачиталась!

Лариса на цыпочках подошла к ней и обняла за шею. Мать довольно проворчала:

– Какие нежности пошли… Прямо как маленькая. Ну, как у тебя там дела? Я уж не заглядываю, чтобы не расстраиваться. Но ты имей в виду, – вдруг заволновалась она, – прежде чем будешь что-то выбрасывать – покажи мне!

– Да уж, – иронически заметила Лариса, – чувствую, что все узлы просто вернутся на антресоли, вместе с молью. Надо все выбросить, мам. А на эту ночь, по крайней мере, отнести вещи на балкон.

Я не смогу спать в комнате, где так воняет нафталином. Кстати, взгляни.